Пацана жаль. Детей почему-то всегда жаль. Даже зная, что этот молодой орчонок-квартерон вырос бы таким же продуктом своего времени, как его дергающий задней ногой папаша, все равно хочется надеяться на лучшее. А пока мне просто тошно.

Одно радовало — у меня появилось чуток налички и довольно внушительное количество патронов. Эти «ковбои» катались по местным прериям с набитыми патронташами. Убрав револьвер Мыря куда подальше, я вооружился двумя одинаковыми и ухоженными творениями местных оружейников, а затем вновь пришпорил котов, готовясь к новым столкновениям. Иного пути у меня просто-напросто не было, начну петлять, потеряю железнодорожную нитку, увеличу разрыв во времени.

Остается лежать на спине быстро и деловито перебирающего ногами зверя, иногда оглядываясь по сторонам и назад в поисках очередных гопстопщиков. Манульего ресурса, судя по появившемуся редкому мяуканию котов, еще оставалось на двое суток. Потом их нужно будет чрезвычайно обильно накормить, в идеале выдав по два ведра молока, а потом уложить спать на сутки. Иначе эти здоровенные мохнатые морды хлопнутся спать сами, а проснувшись, будут чрезвычайно голодны, что может подвигнуть их на всякое-разное, вплоть до охоты за людьми.

Преследовать паровоз у меня вышло еще с час, затем случилось нечто, заставившее меня натянуть поводья, резко тормозя урчащего и недоуменно стонущего кота, затем еще и поворачивая его назад. Не все деревни и села, мимо которых я проезжал, строились вплотную к путям, некоторые ограничивались остановкой, выглядевшей как пара навесов с примыкающей к ним избушкой на разные случаи жизни. Именно под одним из навесов, промелькнувших мимо идущего рысью кота, я и увидел ребенка. Информация до мозгов дошла не сразу, но как только она это сделала, руки сами натянули поводья.

Никогда не был мягкосердечным и покладистым человеком, умилялся разве что фоткам утконосов, а чужие проблемы предпочитал игнорировать также, как мир игнорировал мои. Более того, у меня есть четко выраженная и архиважная цель, но…

…проехать мимо худой девчушки в измазанном грязью и засохшей кровью платьице, со сбитыми в колтуны волосами и остановимся взглядом, я не смог.

Девочка сидела на голых камнях, обхватив исцарапанные коленки тонкими грязными ручками. Смотрела она только и строго перед собой пустым взглядом огромных серых глазищ. На моё приближение почти не отреагировала, лишь на секунду двинув зрачками, когда тень её накрыла. На вид ребенку было лет 10–12, а её серое и явно домашнее платьице было жестким от высохшей крови, местами закрытой подсохшей грязью. Ноги и руки девчушки были сильно исцарапаны и побиты.

— Ты в порядке? — спросил я на дросике, присаживая рядом с ребенком на корточки. Вопрос тупой, глупый, но хоть что-то для старта, позволяющее понять, говорит ли она на общем языке вообще.

— Нет, — скорее выдохнула, чем сказала девочка, — Пить?

Пила она много, жадно, частыми мелкими глоточками. А еще была голодна, но, когда я предложил ей залезть на кота, чтобы поесть на ходу, неожиданно уронила краюшку, вцепляясь мне в руку.

— Спасите Акину, — начал лепетать ребенок, — Пожалуйста. Пожалуйста. И других. Они в беде! Чудовища!

Героем я никогда не был и быть им не собираюсь, по одной простой причине — я не верю в существование рыцарей без страха и упрека, наносящих добро налево и направо просто из собственных убеждений. За время первой жизни убедился, что даже чистый альтруизм является не то, чтобы девиацией, но явно что-то доброхотам компенсирует. Возможно, я не мог понять «героизм» по причине собственного малодушия, возможно искал себе оправдания, но с возрастом перестаешь нуждаться в «костылях», прекращаешь себя оправдывать. Если ты плохой человек — то неизменно скатишься ниже, если хороший — то останешься им даже после того, как добрый дядюшка цинизм лишит тебя иллюзий, не опускаясь до смазки. Поэтому стезя героя мне всегда казалась чуждой миру.

Зато я был человеком. Пусть и не самым хорошим, но пройти мимо рассказа о том, что какие-то твари пробрались в приют, именуемый «Домом призрения Шеолла и Кинси Кромботтом», я не мог.

— Поехали, покажешь дорогу, — взгромоздил я девочку на кота позади себя.

— Я боюсь, — поведала та, действительно трясясь всем телом, — Очень.

Какая смелая. Или открытая?

— Не бойся, — попробовал утешить её я, — Ты останешься со шкрассами. Они большие, сильные и умные. Если будет опасно, то они убегут и унесут тебя.

Души прекрасные порывы порывами, но на всякий пожарный я быстро и решительно натёр манулам морды травой, как бы продлевая нашу с ними связь. Если что-то пойдет не так, то они любую опасную тварь либо примучат, либо унесут от нее свои волосатые задницы заодно с ребенком. А вот увести их ни у кого в ближайшие сутки-двое не выйдет. Сунув на этой ноте ребенку пару лепешек с сыром и мясом, я направил шкрассов туда, куда указала исцарапанная и грязная ручка.

Пробежать бедолажке пришлось почти десять километров, как я прикинул на глазок. Остановив в чистом поле шкрассов, стал приглядываться к «дому призрения», всем своим видом напоминая приземистый монастырь. Могучий двухметровый забор с самой настоящей колючей проволокой поверх кладки из дикого камня, капитальные ворота, а внутри — мощное двухэтажное здание и несколько подсобных помещений. Неслабо.

— Пойду на разведку, — озвучил я свои намерения, спрыгивая с кота. Приют не дымился, не горел, не издавал каких-либо звуков, человеческого или иного характера. Еще раз успокоенная мной девчушка легла, зарывшись в шерсть шкрасса и сделавшись практически невидимой. Сами животины вели себя слегка нехарактерно — вместо того, чтобы лизать лапу и гладить себя по бестолковке, лежать и мурчать, а то и иначе проявлять свои инстинкты, оба животных вовсю пялились на здание большими глазами с самым встревоженным видом. Взяв в каждую руку по пистолету и горько жалея, что они не полуавтоматические, я пошел на дело.

Не дойдя и десяти шагов до ворот, резко повернул назад, переходя на бег. Манулы недоуменно заворчали, но, подчиняясь уздечкам, пошли за мной, недовольно мотая головами и пытаясь оглянуться. Поверх их голов на меня смотрели серые глазищи малышки. Смотрели с вопросом.

— Вам нужно быть подальше, — ничего не объясняя девчонке, сказал я.

Всего у меня было пять револьверов, но тот, что достался от Мыря, оказался бесполезен. Патронов под него не было. Остальные четыре, собранные мной с бандитов, притворяющихся мирными жителями, оказались заточены под один калибр, что в данном случае было удобно. Двадцать четыре выстрела, пусть даже из моих кривых рук, вполне себе грозная сила. Ну еще старрх, которым я ну очень сильно не хотел бы воспользоваться.

— Там чудовища? — тихо спросил наблюдающий за моими приготовлениями ребенок.

— Да, — коротко ответил я, пытаясь умостить на себе как патронташ, так и четыре единицы огнестрельного оружия. Было неудобно, поэтому, плюнув, я снял слишком большую для меня перевязь с патронами, просто выдавив себе дюжину в карман.

— А… кто-нибудь еще есть?

— Не знаю, — соврал я, — Я же не заходил за забор. Сейчас пойду.

— Спаси их, пожалуйста.

— Не слезай с кота, пока я не вернусь. Еда и питье в мешках.

Назад я шёл уверенно, без всякой осторожности и стелс-режимов. Те, кто залез в приют, никаким макаром не могли меня услышать или почувствовать. Более того, они оба находились в блаженном бессознательном состоянии, нажравшись до отвала. Вытянутые тела обоих я прекрасно видел сквозь почву и, наверное, кладку подвала, куда залезли оба ихорника. Красное сияние замечательно подсвечивало обе цели.

Стрейны. Большие, упитанные, обожравшиеся донельзя и зарывшиеся поглубже. Может, залегшие просто усваивать материал, бывший ранее жителями и воспитанниками «Дома призрения», может быть, ради эволюции… Неважно. Фактам нужно было смотреть в лицо — там, за забором, не могло быть ничего живого крупнее хомяка.

Посреди двора я замер, разглядывая носителей ихора сквозь почву. Крупные, оба напоминают пятиметровых крокодилов, но утолщение прямо по середине тела вовсю намекает, что от знакомых мне рептилий тут довольно мало. Скорее всего, они перемещаются на задних четырех лапах, задрав переднюю часть тела вертикально и орудуя передними конечностями, сильно напоминающими «пилы» богомола. Короткая рептилеобразная морда с очень мощными челюстями и выступающими треугольными зубами вовсю намекала на способ охоты — обездвижить «пилами» и жрать. Хвосты, в отличие от морд, у тварей были совсем крокодильи, длинные и мощные.